— На земле я бы назвала тебя сорокой, — сказала Джиад ревниво следящему за ней салру. — Не бойся, не отниму. Какой же ты еще малыш… И где ты все это берешь — вот загадка… Копыто хоть отдашь?

Обгрызенный и вымытый до белизны мосол лежал чуть поодаль, и Жи решительно отказался с ним расставаться. Джиад, улыбнувшись, махнула рукой.

— Ваше величество, — окликнула она рыжего, выбравшись из клетки, — я свои дела закончила. Вот только попрошу кого-нибудь погулять с Жи. Нечего ему тут делать во время ритуала.

— Ах да, ритуал, — как-то очень криво и странно улыбнулся Алестар. — Плыви сюда… Амо-на Виалас как раз тебе расскажет…

— Что?! — выдохнула Джиад через несколько минут ясных и подробных указаний вернувшегося в комнату паренька в яркой жреческой тунике. — Вы… Вы…

Слов у нее не было. Приличных — тем более. Вся храмовая выдержка и выучка отступила перед диким желанием сначала сказать все, что она об этом думает, выражениями портового грузчика, которому ящик упал на ногу, а потом дать кое-кому в морду. Не жрецу, нет, он-то ни в чем не был виноват и наивно хлопал ресницами, не понимая, в чем затруднение.

— Джиад, погоди… — глухо попросил Алестар. — Амо-на, другого способа нет? Запечатление можно разорвать только так?

— Разумеется, — удивленно и обиженно отозвался Виалас или как его там. — Неужели вы не понимаете принцип действия? Запечатление — это магическая связь, а не только плотская, его нельзя просто вылечить, как болезнь. Вернуть богам их дар — непросто, знаете ли. Притом, нельзя ведь повредить каждому из вас. Вы хоть представляете, как сложно было создать эликсир, не вредящий человеку?

— Верю, — сквозь зубы отозвался Алестар. — Вполне верю. А просто выпить его нельзя?

Джиад начала понимать, что рыжего, чтоб ему, тоже не радуют особенности ритуала. Хотя с чего бы иреназе переживать?

— Нельзя! — отрезал жрец. — Чтобы разорвать то, что соединено навечно, используются огромные силы! Нужно замкнуть круг времени и пустить его обратно! Значит — вернуть все именно в ту точку, где, когда и как все началось. Ну, где и когда — это я убрал из условий, чтоб не усложнять. Но как — непременно! Уж простите, ваше величество, но вы потребовали почти невозможного! А теперь еще и недовольны?

— Перестаньте, — тихо сказал Алестар, и возмущенный жрец мгновенно смолк. — Вы сказали — как… Нам что, повторять все до мелочей? Слова, действия…

— Да нет же, — заулыбался Виалас. — Совсем напротив. Вы… просто вернетесь в тот же момент, но… иначе. Я назвал эликсир «Забвением Истины»! Он действует так просто и великолепно! Я…

Он снова пустился в объяснения. Джиад не слушала. Она отплыла подальше, взялась руками за прутья клетки Жи и попыталась успокоиться. Но привычные сутры, сами собой приходящие на ум, не помогали. Снова и снова твердила она про себя чеканные ритмичные строки, а в животе сворачивался горячий колючий еж боли и тошноты. Нет… страха. Она боялась. Гнусно, мерзко, отвратительно боялась того, что должно было произойти совсем скоро. Вот тебе и шуточка судьбы напоследок! Круг должен сомкнуться — так правильно и логично! Змея укусит себя за хвост, будущее сотрет прошлое. Как будто может исчезнуть из памяти все, что было между ней и Алестаром!

Когда жрец уплыл из комнаты, Джиад просто не заметила. Алестар подобрался сзади так тихо и плавно, завис рядом, не говоря ни слова.

— Я не смогу, — сказала, наконец, Джиад, когда молчание стало совсем невыносимым. — Я просто не смогу. Я…

Алестар молчал, и Джиад была бы ему за это благодарна, если бы молчание могло помочь хоть чему-то.

— Ну, скажите хоть что-нибудь, ваше величество! — не выдержала, наконец, она.

Вести себя так было глупо и недостойно храмового стража. И она ведь старалась сохранять самообладание! Но почему-то сейчас это было намного сложнее, чем тогда, давным-давно, когда она не ждала от рыжего иреназе ничего, кроме боли и унижения. Тогда она держалась, черпая стойкость в собственной гордости. Знала, что ничего не сможет сделать, но упрямо отказывалась чувствовать себя рабыней и наложницей. А сейчас… Мир вокруг рассыпался на осколки, расплывался, разлетался каплями, Джиад мутило и било в ознобе. Как глупо… как недостойно… как неправильно…

— Какая разница, что я скажу? — едва слышно и совершенно бесцветно отозвался иреназе. — Я сотню раз могу сказать, что люблю тебя. Что не обижу ни словом, ни прикосновением. Что не сделаю больно, что буду так ласков, как ни с кем и никогда… Разве ты поверишь?

Джиад молча помотала головой, вцепившись в прутья, словно это была её собственная клетка, а за ними — свобода.

— Я не знаю, что делать, — так же бесстрастно продолжил Алестар. — Клянусь, я не знал, что тебе придется… Джиад, да я прикоснуться к тебе боюсь… Этот жрец, он говорит, что все будет иначе. Что зелье заберет часть памяти — не насовсем, только на время действия. Что все будет так, словно того, первого раза, не было. Я не знаю, верить ему или нет. Джиад, я могу просто отпустить тебя еще раз. Хочешь?

И снова Джиад помотала головой, хотя больше всего на свете ей хотелось кивнуть. Уплыть просто так? Без мерзости ритуала? Без проклятой необходимости еще раз, последний, лечь под иреназе? О да! Еще бы ей не хотелось! А этот рыжий безмозглый дурак снова начнет мучительно подыхать? Неужели он правда на это готов?

Джиад искоса кинула взгляд на бледное лицо, плотно сжатые губы, упрямый подбородок. А ведь готов… Не понимает, чем это обернется для его народа?!

— Вы это серьезно, ваше величество? — не выдержала она, разворачиваясь к Алестару. — Отпустите меня? После всего?! После смерти вашего отца, во время заговора? Отпустите и умрете? То есть все это было напрасно?

— А что мне делать?! — взорвался принц, как долго копивший ярость вулкан. — Что?! Думаешь, я не вижу, как тебя от одной мысли трясет? Как ты меня сейчас ненавидишь? Что мне делать, Джиад? Силой тебя взять? Так я скорее действительно умру! Ты мне сердце изнутри выжгла, понимаешь? Выжгла и вырастила новое. Я не смогу… ничего не смогу… Даже просто прикоснуться к тебе против твоей воли… Так что мне делать? Я себя ненавижу за то, что ты даже посмотреть на меня не хочешь — так тебе противно…

— Я… — Джиад захлебнулась тем, что рвалось изнутри, стиснула зубы, чтобы не всхлипнуть позорно, не застонать. Помолчала, с трудом дыша, набрала опять побольше воды вместо воздуха и разомкнула губы: — Мне не противно. И я могу на вас посмотреть. Но…

Слова не шли на язык, хотелось и вправду закричать, дернуться, не позволить даже коснуться себя! Только не это! Не так! Не с ним! И Джиад держалась из последних сил, уговаривая себя, что Алестару не легче. Точно не легче. А то и похуже в чем-то. Виноватому и осознавшему вину по-настоящему всегда хуже, чем правому. Потому что его боль не смягчает осознание правоты. А еще Алестару хуже, потому что принудить Джиад он не может и не хочет, а уговорить по доброй воле — даже не надеется.